Германия - страна для меня загадочная. Я там никогда не был, языка не знаю, да и вообще сумрачный германский гений всегда оставался мне темен и неясен. Все претензии к немцам, которые на протяжении русской литературной истории высказывали и Тургенев, и Достоевский, и Набоков, я готов принять и разделить: немецкая расчетливость, немецкая аккуратность, даже немецкая порядочность мне, как и большинству моих соотечественников, кажутся неестественными и чужеродными. С другой стороны, из всех многочисленных и разномастных иностранцев, по служебной или по какой другой надобности посещающих Россию, только с немцами - а еще больше с немками - можно по-настоящему поговорить по душам; только немцев влечет сюда настоящее веление сердца, только у них я обнаруживал такое знание русского языка и культуры, что становилось даже завидно. Одним чувством вины этого не объяснишь: налицо какая-то подспудная духовная связь между нашими народами. Впрочем, об этом и так много говорено.
     Так же непонятен был мне и "Степной волк". С одной стороны, раздвоенность, которая мучает героя, ничуть не удивительна - с этим чувством рано или поздно сталкивается любой человек, достигший определенного уровня развития. С другой стороны, уж как-то он преувеличенно страдает, все у него вызывает реакцию отторжения - и джаз, и приукрашенный портрет Гете, и танцы, и газеты. Причем автор подчеркивает, что для Гарри Галлера это не просто трудный, депрессивный период, какой бывает у каждого, а лейтмотив всей жизни, непримиримая вражда между человеком, вынужденным жить в мире людей, и волком, который ненавидит этот мир и его лживые законы.
     При этом я не мог не признать, что роман Гессе завораживает. Что автор заставляет читателя полюбить этого странного, изломанного героя. Что любовная линия не вызовет нареканий даже у поклонников более легкого чтения. Что перевод С.Апта прекрасен - причем это тот редкий случай, когда один автор одинаково блестяще переводит и прозу, и вставные стихотворения.
     Ключ к роману дала мне небольшая статья С.Аверинцева, которую я нашел во время поисков следов Гессе в Сети для web-присутствия. Аверинцев и переводил, и комментировал Гессе, но в этой статье упоминает немецкого писателя лишь вскользь. Главная мысль заметки - ностальгическая; автор прекрасно сознает все ужасы и мерзости тоталитаризма, но при этом обвиняет современность в утрате значительности. Скажем, де Голль и Черчилль, при всей неоднозначности этих фигур - значительны, а про нынешних политиков любой страны этого при всем желании не скажешь. Или: значительны были и большевики, и фашисты - а нынешние коммунисты и неонацисты в лучшем случае смешны.
     Тут-то я и понял, что вызывает мое смутное недоумение в "Степном волке" - эта самая значительность. Гарри Галлер одержим значительностью всех своих ипостасей - как человеческих, так и волчьих; он неспособен посмотреть на себя со стороны - и улыбнуться; он чудовищно, неизлечимо серьезен. Судьба несколько раз дает ему возможность разорвать этот замкнутый круг. В "Трактате о Степном Волке", который как бы случайно, а на самом деле по воле провидения попадает в руки героя, говорится: "Один только юмор... совершает невозможное, охватывая и объединяя лучами своих призм все области человеческого естества". (В другом месте: "Всякий высокий юмор начинается с того, что перестаешь принимать всерьез собственную персону".) Затем - мистическая встреча с Герминой, двойником и музой героя, которая учит его танцевать и получать удовольствие от простых радостей жизни, от секса до покупки граммофона. Читатель волен судить, разорвал ли герой этот обруч значительности, вырвался ли за флажки, окружающие его бытие. На мой взгляд - нет.
     Аверинцев, должно быть, порадовался бы такому исходу (он пишет о том, что юмор и игра в мире Гессе имеют особый, значительный смысл). Меня он не радует. Мне вообще не кажется, что значительность - это хорошо. Уж лучше опереточные неонацисты, которые бреются наголо и кидаются камнями, чем настоящие фашисты, которые серьезно и размеренно загоняют людей шеренгами в газовые камеры. Гарри Галлер ясно видел эти картины будущего перед своим мысленным взором: весь роман пропитан страшным похмельем первой мировой войны и не менее страшным предчувствием второй. Но герою все время кажется, что немцы недостаточно серьезно отнеслись к урокам Ипра и Вердена. А они, как показала история, наоборот, отнеслись к ним слишком серьезно. Возмездие, жизненное пространство, тысячелетний Рейх, окончательное решение еврейского вопроса - уж куда серьезней.
     Может быть, нынешнее поколение немцев - не без помощи таких мыслителей, как Гессе - усвоило свой урок. Может быть, они научились смотреть на себя с иронией. Может быть, именно поэтому теперь с ними так приятно выпить водки и потолковать о мире и о любви.

Виктор Сонькин, 13 Августа 1999