Связи Германа Гессе с русской, с советской литературой и культурой были достаточно слабыми. Но они были. В специальном русско-немецком номере международного журнала "Всемирное слово" (Петербург, 1999 год) был опубликован очерк историка литературы и переводчика Константина Азадовского "Взгляд в хаос" (Достоевский глазами Германа Гессе). С некоторыми фрагментами этого прекрасного очерка мы вас сегодня и познакомим.
      Известный немецкий писатель, окончательно поселившийся в 1912 году в Швейцарии (и принявший в 1924 году швейцарское гражданство), ни разу не был в России и не проявлял, кажется, чрезмерного интереса к революционным потрясениям и общественным сдвигам в этой стране. Не разделял он и той непомерной восторженности в отношении русской литературы или России в целом, что и поныне встречается на Западе. Среди близких друзей, знакомых и корреспондентов Гессе трудно встретить русских или выходцев из России. И все же... Произведения, эссеистика и письма Гессе говорят о том, что русская тема волновала его, хотя и по-разному в различные периоды жизни, а русская литература, в особенности Достоевский, была ему не только знакома, но и находилась в поле его пристального внимания.

      "Первой ласточкой" стал Тургенев

      Первый русский писатель, которого Гессе открыл для себя в начале 1890-х годов, был Тургенев, столь взволновавший Западную Европу своим "нигилизмом". Впрочем, Тургенева Гессе увидел своеобразно. "Я не люблю этих современных славян, - пишет он в мае 1895 года своему другу Теодору Рюмелину, - за исключением, быть может, Тургенева, от восьми до десяти книг которого я уже прочитал. Со времен Пушкина и Лермонтова русские не создали ничего подлинно великого, лишь этот пессимистически-нигилистический натурализм".
      В другом письме Гессе рассуждает (опять-таки в связи с Тургеневым) о сходстве и различии между германским и иными национальными типами. "Внешне, - продолжает Гессе, - германский и славянский тип представляются родственными. У обоих - одна и та же склонность к мечтательности и мировой скорби (Weltschmerz). Но славянину не достает веры в свою мечту, в свое дело и прежде всего - в самого себя".

      Гессе и мистика Востока

      В конце 1911 года Гессе совершает путешествие в Индию. С этой страной Гессе был, до известной степени, связан через своих родителей, которые несколько лет провели в Индии в качестве миссионеров.
      В дуалистической картине мира, что возобладает с годами в сознании Гессе, наряду с характерными оппозициями типа" культура -инстинкт; культура - буржуазность; добро- зло; национальное - всечеловеческое и т. д., находит свое место и "географическая" параллель: Западная Европа - Восток. Мистическое - буддийское понимание жизни, основанное на благочестии, самоотречении и покорности, казалось в то время многим, в том числе и Гессе, убедительным опровержением западноевропейского индивидуализма. Восточный "созерцательный" человек противостоит человеку "фаустовского" или, позднее, "ницшеанского" типа , утверждающего себя прежде всего в борьбе и действии.

      Пацифизм Гессе и война

      Поворотным моментом в биографии Гессе, резко изменившим его общественную и литературную позицию, оказалась Первая мировая война. Кровавые события, разыгравшиеся в Европе, потрясают писателя своей жестокостью и абсурдностью и словно разрушают относительно замкнутое духовное пространство, в котором он пребывал ранее.
      Главный вопрос, коим задается Гессе после 1914 года, естественно, о войне и ее возможных последствиях для Европы ( в плане духовном). С самого начала Гессе выступает как убежденный пацифист; это было обусловлено его религиозно-этическими воззрениями. Свою позицию Гессе изложил в серии газетно-журнальных публикаций. Так, в авторитетной швейцарской "Neue Zьrcher Zeitung" он помещает в ноябре 1914 года антишовинистическую статью под названием (восходящим к Бетховену) "О, друзья, только не эти созвучья". Гессе убеждает деятелей культуры, нагнетавших в своих странах ура-патриотические настроения, что им, интеллектуальной элите Запада, не пристало "еще больше расшатывать фундамент будущей Европы".

      Загадочная русская душа

      События в Европе заставили Гессе по-иному взглянуть на Россию, одну из участниц мировой войны, а также - русскую литературу. Рецензируя книгу историка литературы, биографа и переводчика Достоевского Карла Нётцеля "Современная Россия" (1915), Гессе пытается разобраться в интересующей его проблеме: что отличает русских людей от западноевропейских. Гессе пишет о том, что Россия, не знавшая в Средние века борьбы христианства с античностью и не пережившая позднее эпоху Возрождения, "новой победы античности", значительно отдалилась от Западной Европы и потому в самое недавнее время смогла явить миру "столь мощный прилив душевности, древнехристианской любви и по-детски незамутненной потребности искупления, что наша европейская литература неожиданно оказалась мелкой и узкой перед этим душевным натиском и потоком внутренней непосредственности".
      Речь идет о русской литературе второй половины 19 столетия, столь поразившей - прежде всего романами Толстого и Достоевского - западный мир.
      Суждения Гессе, как и Нётцеля, весьма типичны для того времени. "Русская душа", особый русский "тип" (интуитивно-чувственный или благочестиво-набожный) как полная противоположность западному рационализму, "терпеливый" русский народ - "богоносец", чья великая миссия заключается якобы в том, чтобы явить однажды потрясенному Западу свой просветленный лик, враждебность русских людей (бесспорно, мнимая) по отношению к Западу - эти и подобные суждения получили широкое распространение в кругах западноевропейской интеллигенции еще в конце 19 столетия. Такую Россию искали и рисовали в своем воображении многие западноевропейские мыслители и художники, причем немалую, подчас решающую роль для распространения подобных представлений играли произведения русских писателей. Князь Мышкин, странник Макар Долгорукий, Платон Каратаев, Алеша Карамазов и другие воспринимались на Западе как подлинные представители русского народа. Не случайно и Гессе ссылается, говоря о России, прежде всего на ее литературу. Именно с той "первозданной любовью", которую, по мнению Гессе, сумели вдохнуть Толстой и Достоевский в западноевропейский "методический и организованный мир", связывает он надежду на духовное обновление Европы после окончание мировой войны.

      Проникновение "духом Достоевского"

      "Мы европейцы, - подчеркивает Гессе, - должны прислушаться к этой "потаенной, внутренней" России. Ибо все, что есть в России "европейского"