древней муки
       Спеша упасть, как плод созревший, в руки.
       Здесь искрились уму лучи познанья,
       Как бы в единый фокус сведены,
       Здесь были до конца разрешены
       Загадки и утолены терзанья
       Рассудка, и науки целокупной
       Был выведен итог; последний смысл
       Повсюду за игрой письмен и числ
       Присутствовал, для каждого доступный,
       Кого призвал непостижимый час.
       Я разогнул дрожащими руками
       Тяжелый манускрипт, и будто сами
       Мне письмена раскрылись без труда
       (Так ты во сне неведомое дело
       Играючи свершаешь иногда);
       И тотчас был я вознесен в пределы,
       Откуда зрима сфер разумных ось,
       Где тайны все, что в притчах хитроумных
       Запечатлеть провидцам довелось,
       Все проблески догадок многодумных
       Сводились вместе, в стройной непреложности
       Собой составив как бы хор планет,
       Все новые вопросы и возможности
       Приоткрывал уму любой ответ,
       И так за это время, время чтенья,
       Я путь неимоверный пробегал
       И всех веков, и всех умов прозренья
       В их совокупной сути постигал!
       Был строй во всем! И снова начертанья
       Передо мной вступали в сочетанья,
       Кружились, строились, чередовались,
       Из их переплетений излучались
       Все новые эмблемы, знаки, числа,
       Вместилища неслыханного смысла.
       Шло быстро чтение, я был в ударе.
       На миг глазами отдых дать решил
       И вдруг заметил: в зале кто-то был.
       Старик, по видимости архиварий
       (Как я поторопился заключить),
       В углу у полки скромно делал что-то,
       Над книгой хлопоча, и уяснить
       Значение таинственной работы
       Мне стало крайне важно. Боже сил,
       Что увидал я! Старец подносил
       Свой том к глазам, рассматривал с любовным
       Вниманием заглавие, – такое,
       Что дух захватывало! – ртом бескровным
       Дул на него, качая головою;
       И после пальцем удалял с трудом
       Заглавие, вычерчивал другое,
       Вставал и снова тихо вдоль покоя
       Расхаживал, снимал за томом том,
       Смывал заглавие, чертил другое.
       При этом зрелище мне стало жутко.
       Все это было слишком не на шутку
       Рассудку недоступно, и решил я
       Вернуться к чтению; но те уроки,
       Что раскрывали мне миры познанья
       Лишь миг назад, уже не находил я;
       Прозрачный, ясный строй письмен, уму
       Сиявший только что, ушел во тьму,
       Перемешались тайнописи строки,
       И под конец мне глянуло в глаза
       Пустой страницы бледное мерцанье.
       И вдруг неслышная легла рука
       Мне на плечо: увидев старика,
       Я выпрямился. На моих глазах
       Мой том он в руки взял – невнятный страх
       Смутил меня! – и перст его прошел
       По переплету, знаки смыв прилежно.
       Затем другие знаки, что расчислили
       Весь ход миров и заново осмыслили,
       Пером старинным он вписал неспешно.
       Затем, ни слова не сказав, ушел.
       СЛУЖЕНИЕ
       Когда-то, в дни первоначальной веры,
       Своим владыкам поручал народ
       Блюсти в кругу пастушеских забот
       Высокий строй непогрешимой меры
       В ладу с иною мерой: той, что око
       Угадывает, вникнув в ход светил,
       Ведомых в знании числа и срока
       Разумным равновесьем скрытых сил.
       Но древнее преемство благостыни
       Пресеклось, меры позабыт закон,
       И человек надолго отлучен
       От мирового лада, от святыни.
       Но мысль о ней светила и в разлуке,
       И нам поручено: Завета смысл
       В игру созвучий и в сцепленья числ
       Замкнуть и передать в иные руки.
       Как знать, быть может, свет на нас сойдет,
       И повернется череда столетий,
       И солнцу в правоте воздать почет
       Сумеют примирившиеся дети.
       МЫЛЬНЫЕ ПУЗЫРИ
       Как много дум, расчетов и сомнений
       Понадобится, и года пройдут,
       Пока старик из зыбких озарений
       В свой поздний срок соткет свой поздний труд.
       А юноша торопится меж тем
       Мир изумить и спину гнет прилежно
       Над построением философем –
       Неслыханных и широты безбрежной.
       Дитя в игру уходит с головой:
       Притихши, бережно в тростинку дует,
       И вот пузырь, как бы псалом святой,
       Играет, славословит и ликует.
       Итак творятся в смене дней и лет
       Из той же древней пены на мгновенье
       Все те же сны, и нет у них значенья:
       Но в них себя узнает и в ответ
       Приветнее заблещет вечный свет.
       ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ «SUMMA CONTRA GENTILES»77
       Нам кажется: когда-то мирозданье
       Понятней было, глубже созерцанье,
       Познанье с тайной в нерушимом мире.
       Да, прежним мудрецам дышалось шире,
       Полней жилось, и жизнь была им раем,
       Как мы у старых авторов читаем.
       А всякий раз, как мы вступали свято
       В духовные пространства Аквината, –
       Припомни, как уму сияли сферы
       Предельной, зрелой, совершенной меры:
       Повсюду ясный свет, весь мир осмыслен,
       Путь человека к божеству расчислен,
       Сквозной расчет строенья безупречен,
       В любом звене продуман, верен, вечен.
       Но в наших поколеньях запоздалых
       Иссякла сила, и для нас, усталых,
       Изверившихся, все, что целокупно
       Должно быть, безнадежно недоступно.
       Так; но со временем, быть может, внуки
       Увидят все иначе: эти звуки
       Недоуменья, ропота и спора
       Для них сольются в благозвучье хора
       Многоголосного, и все терзанья
       Преобразятся в стройные преданья.
       Быть может, тот, кто меньше всех готов
       В себя поверить, – он-то под конец
       Окажется властителем сердец,
       Вождем, учителем иных веков;
       Кто горше всех терзается сомненьем,
       Предстанет, может статься, поколеньям
       Как мастер, взысканный такой наградой,
       Что в дни его и жизнь была отрадой;
       Как тот, кто миру начертал пути.
       Пойми: и в нас живет извечный свет,
       Свет, для которого истленья нет:
       Он должен жить, а мы должны уйти.
       СТУПЕНИ