Мы, писатели, зависим от языка. Это наш инструмент, причем очень сложный, и вряд ли кому из нас удастся когда-либо овладеть им в совершенстве.

По крайней мере о себе могу сказать, что с момента поступления в школу, то есть в течение семидесяти лет я ничем другим не занимался так упорно и неотступно, как старался познать и проникнуть в тайны родного языка, и что до сих пор кажусь себе в этом деле наивным новичком, который, как зачарованный, каждый раз замирая наполовину от страха, наполовину от счастья дает увлечь себя в лабиринты алфавита, где из маленькой горстки букв можно составить слова, фразы, книги и графические картины всей вселенной.

Потому что слова - это костяк, первичные элементы языка. Встречаясь с ними, мы вскоре обнаруживаем, что слово, чем оно древнее, тем больше в нем жизненной силы и магического колдовства. От названий деревьев и цветов, как обращался к ним в раю Адам, исходит совсем иная, куда более глубинная сила, чем от тех, которыми наделил их позднее ученый муж Линней.

Все наши языки довольно преклонного возраста, однако их словарный запас непрерывно претерпевает изменения. Слова заболевают, умирают и навсегда исчезают из языка, и в любой момент в любом языке к старым словам могут прибиться новые. Но с этим обновлением дело обстоит точно так же, как с любым прогрессом вообще. Мы можем с восхищением удивляться способности языка изобретать обозначения для новых явлений и предметов, новых жизненных обстоятельств, новых общественных функций и потребностей человека, однако при ближайшем рассмотрении мы замечаем, что из ста якобы новых слов девяносто девять являются всего лишь механическими комбинациями основ старого словарного запаса и что они вообще никакие не настоящие и подлинные слова, а только лишь наименования, паллиативы - костыли на случай необходимости.

Количество новых слов, составивших прирост в наших языках за последние два столетия, поражает своим невероятным числом, достойным удивления, но по весомости и выразительности, языковой субстанции, красоте и истинности содержания золота в них оно ничтожно мало и бедно, это мнимое богатство, своего рода инфляционный обман.

Взяв в руки любую страницу любой газеты, мы наткнемся на десятки таких слов, которых совсем недавно еще не было в языке, и неведомо, будут ли они существовать завтра или послезавтра. Подобные слова, без всякой предвзятости выбранные в любом месте любой газеты, звучат примерно так: дочерняя фирма - выплата дивидендов - изменение рентабельности - атомная бомба - экзистенциализм. Это сложные, длинные и претенциозные слова и словосочетания, и у всех у них один и тот же недостаток - им не хватает объемности. Они, правда, несут в себе информацию, но не обладают чарующей силой выразительности настоящих слов. Они не пришли к нам снизу, от земли, из народа, а появились сверху, из редакционных кабинетов, фабричных контор, чиновничьих канцелярий.

Вековые, настоящие, матерые, тяжелые, как самородок, добротные и полноценные слова - это: отец, мать, прародители, земля, дерево, гора, долина. Каждое из них одинаково понятно и пастушонку, и профессору, и члену правительства. Каждое из них взывает не только к нашему разуму, но и к нашим чувствам, поднимая в душе волну воспоминаний, представлений и ощущений. Каждое из них подразумевает нечто вечное, незаменимое, без чего невозможно жить.

К таким добрым, значимо весомым словам принадлежит и слово "хлеб". Стоит только произнести его и впустить в себя заключенный в его звуках смысл, как уже все наши жизненные силы - как плоти, так и души - слышат его зов и оживают. Желудок, рот, нос, язык, зубы, руки - все приходит в движение, а в душе пробуждаются сотни воспоминаний, в памяти всплывает обеденный стол под родительским кровом, вкруг него - всё дорогие и родные с детства лица. Отец или мать нарезают от целого каравая куски, соизмеряя их величину и толщину с возрастом и прожорливостью того, кому они предназначаются, а в чашках уже пенится, благоухая, теплое утреннее молоко. Или нахлынет, сладостно щекоча нервы, воспоминание, как ранним утром, когда за окном еще наполовину ночь, доносятся запахи от булочника - теплые, сытные, волнующие и умиротворяющие, возбуждающие голод и уже наполовину утоляющие его. Вы как сейчас видите старую служанку, накрывающую на стол, она ставит посередине на скатерть толстую круглую деревянную тарелку и кладет на нее хлеб - тяжелый каравай, выпуклый верх его слегка поблескивает темно-коричневой корочкой, а обсыпанное мукой дно, наоборот, плоское и матовое; рядом она кладет огромный нож с широким лезвием и короткой рукояткой из кряжистого дерева.

А затем, перебрав всю историю человечества, мы обязательно вспомним тысячи эпизодов и картин, где хлеб играет важную роль. На память придут слова великих поэтов и многие изречения из Библии, и повсюду у хлеба наравне с прозаичным повседневным значением, вобравшим в себя понятие сытность, будет еще другое, более возвышенное, возносящееся до той самой притчи Господней во время последней вечери. И вот нам уже не совладать с потоком захлестнувших нас ассоциаций и воспоминаний, хлынувших с сотен полотен великих мастеров или других творений, где нашли свое художественное выражение людская благодарность и благоговение перед хлебом, вплоть до мистических звуков-заклинаний в "Страстях по Матфею" Иоганна Себастьяна Баха: "Примите, ядите: сие есть тело мое".

Вместо небольшого умозрительного размышления о слове "хлеб" можно было бы написать целую книгу.

Народ - создатель и хранитель языка - нашел для хлеба ласковые и полные признательности слова, из которых мне достаточно привести только два, чтобы вновь вызвать в душе рой созвучных воспоминаний. В народе принято называть хлеб с любовью "хлебушком", а итальянцы и тессинцы, когда хотят высказать похвалу или по-настоящему восславить человеческую доброту, говорят: buono come il pane (добрый, как хлеб).

Закрыть окно