деградировала, то это было верным признаком гибели правления и государства" [5, с.89]. Нельзя пренебрегать сутью музыки, которая "покоится на соответствии между небом и землей, на согласии lp`wmncn и светлого" [5, с.89]. По Гессе музыка благоустроенного века "спокойна и радостна, а правление ровно. Музыка неспокойного века взволнованна и яростна, а правление ошибочно. Музыка гибнущего государства сентиментальна и печальна, а его правительство в опасности".
      Герман Гессе был знатоком и любителем музыки.Любое нарушение ее гармонии глубоко ранило его. На страницах его произведений мы находим следующие строки: "Такая милая, приятная, даже красивая дама, (...) в моем присутствии неумелыми, но сильными руками изнасиловала и прикончила прелестнейший минуэт восемнадцатого века. Я пришел в ужас, сидел подавленный, красный от стыда, но никому и в голову не пришло, что случилось что-то дурное, я был один в своих нелепых претензиях" [8, с.150]. Гессе не мог слушать музыку равнодушно, во всем сквозили эмоции - или "счастливое забытье" и "сладостные мечты", полный уход в себя или уход в себя, но "не счастливо-мечтательно, а печально и наконец зло..." [8, с.205]. От исполнителей классической музыки он помимо исполнительского мастерства ждал "собственно малого - сердца, нутра: необходимости, живой потребности, накала душ, ждущих от искусства освобождения" [8, с.122].
      Гессе, по его словам, часто встречался с идеальным музицированием. Он всегда бывал с музыкантами "в близких и сердечных отношениях и находил среди них друзей" [2, с.332]. Гессе вырос на домашней музыке и самой прекрасной для него была та, "в которой можно было деятельно участвовать самому". Он играл на скрипке и немного пел и это были его "первые шаги в царство музыки". Играли на музыкальных инструментах его сестры и брат Карл и Герман всегда радовался, когда им после "единоборства с какой- нибудь сонатой" удавалось добиться триумфа [2, с.332]. Конечно, домашняя музыка была далека от совершенства, но она умела передавать дух мастера, а не "дух блистательного дирижера или солиста" на концертах виртуозов. Гессе пишет по этому поводу: "...с годами я стал скорее невосприимчив к очарованию умельцев и к тому, может быть, крошечному избытку силы, страсти или сладости, который они придавали произведению, я перестал любить и остроумных, и сомнамбулических дирижеров и виртуозов и стал почитателем объективности..." [2, с.332- 333].
      Гессе затрагивала такая игра музыкантов, когда казалось, что играющий человек "знает, что в этой музыке заключено какое-то сокровище, и теперь он борется, бьется, сражается за него, как за собственную жизнь" [7, с.265]. По его словам, он не слишком понимал в музыке с точки зрения профессиональной, но именно к этому способу самовыражения он инстинктивно тяготел с детства и "музыкальное в себе воспринимал как нечно само собой разумеющееся" [7, с.265]. Гессе любил "совершенно необходимую музыку, когда чувствуешь, что человек сражается с небом и адом", Гессе любил музыку за то, что в ней нет "морализаторства". Устами своего героя Синклера он заявляет, что от всего, что морально, он только страдал [7, с.267].
      Он и сам пробовал сочинять музыку, стараясь выразить в ней то, что не мог сказать словами: "Выразить эти мысли и настроения казалось мне возможным при посредстве сказки, причем высшую форму сказки я усматривал в опере - потому, надо полагать, что магии слова в пределах нашего оскверненного и умирающего языка я уже не доверял, между тем как музыка все еще представлялась мне живым деревом, на ветвях которого и сегодня могут произрастать райские плоды. Мне хотелось осуществить в моей опере то, чего никак не удавалось сделать в моих литературных сочинениях: дать weknbeweqjni жизни смысл, высокий и упоительный" [2, с. 47]. Гессе не удалось завершить свою оперу, он понял, что стремился со своей оперой к тому, что "давно уже наилучшим образом осуществлено в "Волшебной флейте" [2, с.47].
      Любя музыку, он не довольствовался только мелодикой своих стихотворений, знание музыкальной композиции он воплощал и в своих прозаических произведениях, таких как "Игра в бисер", "Степной волк" (это произведение Гессе многие литературные критики, да и он сам, называли "сонатой в прозе"), "Сиддхартха" и другие. Музыкальность произведениям Гессе придавала не только музыкальная композиция, но и его неповторимый слог, язык и стилистическое единство, которые имели для писателя огромное значение.Он оттачивал свой язык, пытаясь выразить невыразимое, восклицая в минуты отчаяния: "Будь я музыкантом, я без труда мог бы написать двухголосую мелодию, мелодию, состоящую из двух линий, из двух тональностей и нотных рядов, которые бы друг другу соответствовали, друг друга дополняли, друг с другом боролись, друг друга обусловливали, во всяком случае, в каждый миг, в каждой точке ряда находились бы в теснейшем и живейшем взаимодействии и взаимосвязи" [8, с.187]. Эту двухголосость и "вечно движушуюся антитезу, эту двойную линию" и стремился выразить Гессе с помощью слов, пытаясь снова и снова, стремясь достичь невозможного, недосягаемого. Он хотел бы "найти выражения для двуединства", хотел бы "написать главы и периоды, где постоянно ощущалась бы мелодия и контрмелодия, где многообразию постоянно сопутствовало бы единство, шутке серьезность" [8, с.187]. Единственно в этом состояла для него жизнь - "в таком раскачивании между двумя полюсами, в непрерывном движении туда и сюда между двумя основами мироздания" [8, с.187]. Гессе сознавал, что ему не удасться "пригнуть оба полюса жизни к друг другу, записать на бумаге двухголосность мелодии жизни" и все же, следуя "смутному велению изнутри", он снова и снова отваживался на такие попытки [8, с.189].
      По его словам, "только в чистой лирике возможно порою достичь того блаженного совершенства, того преисполненного жизни и чувства идеала формы, которые составляют, впрочем, лишь таинство музыки" [3, с.42].
      Забота об "идеале формы" была для Гессе одной из главнейших. Он очень строго относился к редактированию своих произведений и защищал каждую букву, считая, что ее отсутствие если и не нарушит смысла высказывания то изменит нечто другое: "Произнесите фразу вслух - и Вы убедитесь, что совершенно изменится ритм, мелодия. Пропущенная буква преображает фразу, делает ее совсем иной, но не по смыслу, выражаемому ею, а по музыкальности звучания. А музыка, конкретно и совсем особо - музыка прозы, одно из немногочисленных воистину магических, воистину волшебных средств, имеющихся у литературы и поныне" [3, с.153]. Гессе считал,что "крошечные прибавленные или опущенные слоги, поддержанные, когда необходимо, пунктуацией, несут чисто поэтические или, точнее музыкальные функции и значения" [3, с.153].
      Так же проникновенно писал он и о самой музыке, которую называл "самым женственным и сладчайшим из искусств" [9, с.118]: